МЕДЬ 
  Юле

Кружатся по ветру золочёные листья,
Небо столичное опостылело вовсе.
Я — не художник, мне перо — ближе кисти,
Вот и приходится мне описывать осень.

Осень на севере, на югах — и подавно,
Золото плавится и становится медью.
Мимо проносятся Катерины и Анны,
Сельские пышечки и московские леди.

Медь превращается в провода и монеты,
Медь наполняется электрическим током,
Медь растекается по столбам и куплетам,
Рвётся из города в провинциальность востока.

Мимо проносятся километры дороги,
Речки невзрачные, невысокие горы,
Все эти мелочи, и, в конечном итоге,
Медь из провинции возвращается в город.

Трогаю пальцами телефонную трубку,
Мучаясь в поисках подходящего слова.
Я на вокзале, я заплатил за маршрутку,
Чтобы отправиться на восток к Могилёву.

Сколько бы ни было в этой жизни трагедий,
Как ни менялись бы разноцветные лица,
Золото кончилось, и пришло время меди,
Время, в которое повезло нам родиться.

Время рассыплется, и на Невском проспекте,
Губы закусывая до пурпурной крови,
Я обнаружу вдруг, что молчит моё сердце,
Сердце, которое я забыл в Могилёве.

Стань же мне центром на этой бурной планете,
Стань адвокатом в суде последних вершизн.
Платина кончится, и придёт время меди,
Время, которое мы потратим на жизнь.
   

  РОМАНТИКА

Ни щита, ни забрала — пуховая красная мантия,
Постаревший король в ожиданье последней процессии…
А когда-то — он помнит — была в его жизни романтика:
Он, как маленький мальчик, за пухлыми бегал принцессами,

Только цели преследовал он совершенно не детские
И полсотни бастардов оставил по разным провинциям,
От Мальмё добирался до южной весёлой Венеции,
А под старость страну разделил между юными принцами.

За прекрасную даму он дрался однажды с драконами,
А точнее, с одним, причём мелким каким-то, потерянным,
А прекрасную даму он сделал супругой законною,
И в быту оказалась она ужасающей стервою.

И в кровавые битвы порой он водил своё войско.
Побеждал иногда; иногда и терпел поражения,
Но в бою отличался железным, спартанским спокойствием,
Принимая в который уж раз волевое решение.

А на самом-то деле по жизни достаточно меньшего:
И корону, и трон обменял бы король без зазрения
На всего лишь одну, но прелестную, верную женщину,
Он её бы любил, он слагал бы ей стихотворения.

А бастарды, драконы, жена и пурпурная мантия
Опостылели зрению так, что к чертям это зрение…
…Потому как он бы предпоследним на свете романтиком,
А последний романтик, — наверное, я, к сожалению.


  РИМСКОМУ ИМПЕРАТОРУ

Не смей, император, любить тишину и спокойствие,
Ты должен восславить свой век серенадой сражений,
Подмяв под себя закалённых гоплитов полозьями
Далёкие страны. Ты должен в них видеть мишени

Для копий и стрел, для бессчётных финтов ниже пояса,
И нет никого, перед кем ты обязан склониться,
От северных стран до столичного псевдоспокойствия.
Тебя обожает империя, отцеубийца.

И выйдя на бис на арену, цветами покрытую,
Взмахни, император, мечом и изящным движением
Пронзи обнажённое горло лежащему бритту и,
Внимая толпе, прокричи о его поражении.

Дорожную грязь твои воины в Африках нюхали,
Ловили обрывки свободы в литой дисциплине,
А ты обесчестил их женщин и сделал их шлюхами,
На каждом углу продавая изящество линий.

И вроде в роду твоём были герои великие,
Поднявшие Рим на вершину всего мирозданья — 
Прозванье твоё нарицательным станет, Калигула,
Не в силу того, что ты Рим восхвалял неустанно,

А в силу того, что низверг ты в бездонные пропасти
Величие самой прекрасной в Европе столицы.
Ты бог, вероятно. Но в этом ни славы, ни гордости,
Лишь тяжесть на плечи усталые, отцеубийца.


  ХВАТАЕТ ЛИ МНЕ...

Хватает ли мне тишины?
Молчания в трубке, шуршанья,
Касания рук на прощанье,
Последних морозов весны,
Улыбки на тонких губах,
Зрачков с чуть заметной смешинкой,
Волос распушённого шика,
Хватает ли? — это мольба.

Хватает ли мне темноты,
Округлой и мягкой наощупь,
Такой — выражаясь попроще, — 
В которой присутствуешь ты,
В которой присутствуем мы,
Сливаясь в одно Междуречье
На ночь, как на целую вечность
В потоках струящейся тьмы.

Хватает ли мне волшебства,
Когда эти строки ложатся,
Упорно пытаются сжаться
В простые скупые слова…
…Я полон твоей тишиной,
Твоей темнотой и свободой,
Колдунья прекрасного рода,
Почаще встречайся со мной…


  МОЕЙ ЛЮБВИ

А снег идёт. Всё так же в поездах
В столицу возвращаюсь из земель
Восточных. И Полярная звезда
На небе не видна. Придёт апрель,

Разгонит замерзающей воды
Седые массы. Больше воздух лют
Уже не будет, и растают льды. 
И я тебя сильнее полюблю.

Хотя куда сильней? Уже и так
Тебе принадлежит сердечный стук,
Его неслышный «тик» и тихий «так»,
А поезд едет. Едет по мосту,

Построенному кем-то из больших,
Тех, что из прошлого приветы шлют
На стыке шпал железных и в тиши. 
А я тебя люблю. Люблю. Люблю.

И фонари, стремящиеся при-
Твориться маяками новых звёзд
И отблесками солнечной зари,
Как будто отвечают на вопрос,

Способно ли творенье наших рук
Сменить светило; может ли салют
Сыграть, как в звездопад, в свою игру,
Тем самым подтвердив, что я люблю

Тебя, родная. И уже никто,
Никто, — ты слышишь! — ни Господь, ни чёрт
Дорогу из столицы на восток
Своим капризом не пересечёт.

И кажется, всё сводится к нулю — 
Слова, подарки. Меж сердцами нить
Не рвётся. Потому что я люблю
Тебя, как только я могу любить.


  АФИНА-ПАЛЛАДА

Представь: на развалинах древнего мёртвого Рима
Ты встретишь случайно богиню Афину-Палладу.
Она станет в вашем дуэте безустальной примой,
Ты будешь носить ей цветы и слагать серенады.

Она будет щурить глаза и показывать зубы
В довольной улыбке дракона прекрасного пола,
А ты, извиваясь, как червь, и сверкая безумно
Зрачками по телу, её представлять будешь голой.

Порой она будет мелькать соблазнительной ножкой,
Но если ты ближе подступишь, мечом замахнётся
И скажет: «Ну что ты, дурак, это я понарошку,
Сходи-ка сейчас, принеси мне осколок от Солнца!»

И ты, обожжённый, вернёшься с обломком светила,
Поблекшим уже от отсутствия внешней подпитки,
Она же опять усмехнётся: «Да я пошутила!»,
Тебя постепенно обчистив, страдалец, до нитки, 

А после исчезнет, сверкнув напоследок глазами.
Неужто ты ждал от Афины другого расклада?
И даже когда через год вы столкнётесь носами,
Тебя не узнает богиня Афина-Паллада.

Представь: среди сотен строений прекрасного Рима,
Под солнечным светом, на тёплой и маленькой плаца
Увидишь смешную девчонку по имени Римма,
Протянешь ей руку и встретишь тепло её пальцев.


  НЕ ОТПУСКАЙ... 
  Иришке

Прошу: не отпускай меня, держи
За жилистое тонкое запястье.
Ты знаешь: если я пока что жив — 
Одной тобой держусь на тыльной части

Своей вселенной. Скоро ли сорвусь,
Зависит лишь от взгляда и от слова,
Которое ты скажешь. Так не трусь:
Скажи его; оно уже не ново;

Оно истёрто тысячами губ,
Оно банально до изнеможенья,
Оно не предназначено врагу
И даже другу. Для него мишени — 

На каждом сердце цифры и круги, — 
Амур со скорострельным арбалетом
Наполнит мир любовью. И виски
Взорвутся бесконечным чувством лета.

Я знаю: ты молчишь. Скажи: люблю.
Поверь мне: станет всё гораздо проще.
Вокруг себя мы создадим уют
И темноту. И будем жить наощупь.


  ДУЭЛЬ

Бальные комнаты. Смех. 
Дамы. Прекрасные дамы.
Кружит за окнами снег
Бурным небесным фонтаном.

Фраки, причёски, духи,
Киверы… — Сколько Вам? — Двадцать!
— Это не Ваши стихи?
Ваши? Стреляться! — Стреляться!

Снег успокоился. Тишь.
Белое небо. Деревья. 
Господи, что ж ты молчишь?
Жизнь — цветок, а не репей.

Десять плюс десять шагов — 
Мало. Но больше — нечестно.
Знаешь, здесь нету врагов. 
Только соперники. Лестно.

Лестно стреляться за то,
Что называют любовью.
Дама в пушистом манто
Под инициалами О.Ю.

Кровь на палитре. Прости.
Я не успел помирить их.
Переплелись их пути,
Спутав ведущие нити.

Сколько таких вот юнцов
Рвалось к барьеру — стреляться!
— Кто здесь? — Андрей Воронцов.
— Сколько ему? — Было двадцать.


  * * * 
  Твоё, Женечка, влияние :)

Мы не станем предтечами, милая девочка,
Ни апостольской славы, ни нового Господа,
Потому как для нас абсолютные мелочи — 
Эти высшие силы. Наесться бы досыта,

Постелить бы сухие крахмальные простыни
И в обнимку уснуть под иглу патефонную.
Утруждать же себя неземными вопросами — 
Не по нашим умам. Шумом кажется фоновым

Трепетание арф на высотах заоблачных,
Разговоры бессмертных о наших деяниях…
…И когда нас архангел попросит о помощи,
Мы уютно поёжимся под одеялами…


  К АНАСТАСИИ

Молчит Кастанеда, поскольку он умер давно,
И вновь возвращение к свету он вряд ли б осилил.
Я вместо него говорю, попивая вино:
Вы так полиморфно прекрасны, о Анастасия.

Не дочь Николая, но всё же из царских племён —
Какой-нибудь там Нефертити наследница, может.
Пока не увидел я вас, был, пожалуй, умён,
А стал я безумным от дерзкого запаха кожи,

Изящного абриса глаз, от пушистых волос,
От вашей улыбки, от нескольких слов напоследок...
...И сам задаю риторический (грустный!..) вопрос:
Зачем наступает без вас это новое лето?..


  ПРОСТИ МЕНЯ (экспромт)

…А хочешь — я тысячу ласковых слов
В стихи с твоим именем
Впишу. И за всё причинённое зло,
Родная, прости меня.

Я что-то не то, как обычно, сказал, 
И вёл себя плохо я,
Но время любви к твоим нежным глазам
Отмерю эпохою.

И знаешь, родная, за сотню эпох
И смен двоевластия,
Пройдя километры железных дорог,
Нет высшего счастия,

Чем слушать твой голос и видеть лицо
Прелестное, милое,
И если хоть в чём-то я был подлецом,
Родная, прости меня.


  АКРОСТИХ АНАСТАСИИ

А вам, божественная леди,
Никто перечить не посмеет!
Актёрствует весёлый ветер,
Сбивая в гроздь воздушных змеев,
Тревожит шумные вершины.
Алеют флаги над скалою,
Сурово щурятся мужчины,
Искатели ковчега Ноя.
Я — не искатель, я — алхимик,
Глиссандо алчущий на струнах.
О, как прекрасно Ваше имя,
Рисуемое новой руной,
Ещё никем не повторённой,
Лишь мною брошенной на ветер
И незаметно принесённой
К ногам моей прекрасной леди.

Я вернуться хочу, как покойный поэт, в этот город,
Полный каменных тайн и пропахший историей так,
Что никто не посмеет сказать: триста лет — слишком молод,
Чтобы ровно сыграть многонотный причудливый такт.

Я родился не здесь. Ну и Бог с ним — не всем же рождаться
Между тёмных подёрнутых сном Грибоедовских рек
В этом бьющем ключом удивительном сердце на пальцах
Необъятной страны. Неужели воздвиг человек

Золотистые шпили и стены чахоточных тюрем,
Многоглавье дворцов и железные краны портов,
Подчинённые собственной дикой, нелепой структуре
И покрытые облачным серо-дождливым пальто…

К желтокаменным сфинксам ведут Ариаднины нити,
Все дороги из Рима и пыль от брабантских манжет:
Петербург на ладони построил великий строитель,
Петербург на прощанье воспел запрещённый поэт.

Обещаю: вернусь. Не сегодня. Не завтра. Нескоро.
Но бросаю частичку души, как монету, в фонтан,
Потому что люблю, безудержно люблю этот город
И хочу там уйти. Потому что родился не там.


  ПРОЩАНИЕ С ПОЭТОМ

До свиданья, Поэт. Мы давно разучились читать,
Но искусство письма, к сожаленью, забыть не успели
За две тысячи лет от рожденья Иисуса Христа,
Или, может быть, больше. Заброшенный в прошлое пеленг

Не позволит увидеть картину во всей полноте,
Кавалькаду эпох завершив бесконечно прекрасной…
…До свиданья, Поэт. Среди сотен разбросанных тел,
Поглощённых землёй, ты — единственный легший в анфас, но

Что тебе до того? Ведь граниту как ни говори,
Не услышит ни слова и вряд ли хоть что-то ответит
На дурацкий вопрос. И придётся залезть в словари,
Чтобы в строфах найти зашифрованный миг твоей смерти.

До свиданья, Поэт. Тебе стала чужая страна
Предпоследним приютом на трудном пути к той Валгалле,
Где читают друг другу стихи, где царит белизна,
Где никто никого не убьёт и где вовсе нет стали.

Я прощаюсь с тобой через годы. Когда-нибудь мы
Вновь столкнёмся в том мире, куда мне пока слишком рано.
Ты не умер, поэт. Ты бежал из телесной тюрьмы,
Миновав все посты облачённой в халаты охраны.


  АВТОСТОП

Вышел из града. Что
Там, за его чертой?
Облачное манто,
Неба пустой картон.

Руку едва поднял — 
Первой попуткой вдаль.
Кажется, для меня
Кончились поезда.

Стелится автобан,
Катится «Шевроле»
К белым высоким лбам
Витебских королев.

К нежным соцветьям рук
Тянется полоса…
…Но, к сожаленью, друг,
Холодны их глаза.

Главное — не забыть
Имя своё назвать,
Не обругать их быт,
Не помянуть их мать,

Просто сказать: «Братан!
Нам с тобой по пути!» — 
По разводным мостам,
Блещущим впереди.

Север тебя не ждёт.
Юг не поймёт меня.
Просто мы мчим вперёд, 
В сердце огонь храня...
 

  КАПИТАНСКАЯ

Где теперь паруса твои?
Где далёкий небесный свод?
За спиною твоей стоит
Полноправный властитель вод,

Улыбающийся Нептун,
Потерявший твой влажный след
С той минуты, когда в порту
Посвятил ты себя земле.

Как беспечно ты доверял
Паре дюймов сырой доски
Свои северные моря,
Избавлявшие от тоски,

От пустых ожиданий дам,
Что остались на берегу…
Нынче сам ты остался там,
Не желая того врагу.

Разобьётся твой автокар
В непривычный злой гололёд,
И услышишь ты в облаках,
Как архангел псалмы поёт.

И тебе улыбнётся Бог,
И тебя, задирая нос,
В перекрестии двух дорог
Будет ждать капитанский пёс.
 

  КАРЛУ

Скажи мне «Remember». Скажи это слово лишь мне.
Толпа недостойна, она не поймёт высшей цели
Такого прощания с миром дворцовых камней,
Отёков и ссадин на белом ухоженном теле.

Я помню, король, как ты профиль над плахой склонял,
Стараясь смотреться не хуже, чем на барельефе
Своих же монет. Ты, наверно, не видел меня,
Но знал, что я здесь, под тобой, среди пепла и плевел.

Толпа бесновалась: её только одно подавай — 
Чтоб кровь дворянина обрызгала лица и руки.
Сегодня она заорёт, мол, катись, голова,
А завтра отправит туда же того, кто отрубит.

Скажи мне «Remember», хоть шёпотом, хоть про себя — 
И я не посмею нарушить приказ королевский,
Навеки запомнив, как грозно фанфары трубят,
Когда покидает Британию с траурным блеском

Последний властитель, которого кто-то любил, 
Которому кто-то пытался отдать свои жизни.
Ступени на плаху, как узкий проход Фермопил, — 
Последние двери к спасению нашей Отчизны — 

Готов я держать. Но взошёл ты на свой эшафот,
Сверкая глазами и делая тем одолженье
Тому, кто топор в мускулистые руки возьмёт,
Отметив умелым ударом твоё пораженье.

Скажи мне «Remember», ведь больше уже не успеть — 
Какое ещё завещанье вместит твою волю?
И будет тебя вспоминать лишь монетная медь
В истёртых руках работяг и ремесленной голи.

В последний момент, после шёпотом сказанных слов
Пройдись своим взором по склонам коричневых кровель,
И в каждом из жадно глядящих на казнь ослов
Тебе улыбнётся торжественно Оливер Кромвель.

Прощай, государь. Может, свидимся где-то ещё:
Ты — без головы, я — с пробитой рапирою грудью.
Для нас проведёт сатана персональный расчёт
Предсмертных грехов. А потом уже небо рассудит.

Прости, государь. К сожалению, я не успел:
События рвались из упряжи в бешеном темпе.
Ты можешь ещё одну вещь до разрыва в виске — 
Сказать мне последнее слово. Сказать мне «Remember».


  * * * 
Она любила лишь поэтов
И не дружила с технарями,
Весну предпочитала лету,
А песни бардов — всякой дряни.

Она пила несладкий кофе,
Зато любила шоколадки.
Она выщипывала брови
И натирала пемзой пятки.

Она порой казалась глупой,
Хотя всегда была брюнеткой.
Она обкусывала губы
И обожала пить таблетки.

Она была — как все — обычным
Наивным скопищем пристрастий:
Всё это было так привычно,
Всё это было просто частью

Её восторженного счастья,
Чей путь лучами Солнц увит…
…Всё это было просто частью
Моей безумной к ней любви.

Юстиниан писал когда-то
Лежащую на ложе деву‚
И говорил витиевато.
Я наблюдал за ней несмело.
Вот он целует её руку
И опускается всё ниже…
Когда ж ему навеет скуку
Телес прелестное неглиже?
О‚ Император светлолицый‚
Рисунок твой — венец творенья:
О‚ эти нежные колени‚
Виток бедра‚ вино искрится…
Никто не выскажет упрёка‚
А похвалы пусть градом льются!
Девицы празднуют‚ смеются — 
Едва взгрустнётся одиноко.
Рабыни? — Нет. Они — гетеры.
Безумия творят в постели‚
И только я спасаюсь верой
Нагую плоть взнести до цели‚
А после — овладеть душой…


  СЕРЁГЕ МОРОЗОВУ (акростих)

Супербас звучит повсюду‚
Если уши на заткнуть.
Руки-крюки‚ мальчик-чудо‚
Голова — наш светлый путь!
Есть в его движеньях смысл?
Йес! — ответит вам любой.
Голова вмещает мысль‚
Если думать головой.
О‚ знакомые все рифмы — 
(Рок-шансонная байда) — 
Градуированно по риффам
И лажая иногда.
Ентот лысый забияка
Веселее всех в стране‚
И смеются все ребята‚
Что играют в Ка-Вэ-Нэ.
Мимоходом шуткой новой
Он студентов веселит‚
Рубит матерное слово‚
Очень умный сделав вид:
Задолбал всех откровенно‚
Обнаглевши офигенно‚
В общем‚ странный индивид. 

Залиты кипы кремовой бумаги
Прозрачностью пустой избитых фраз.
Красивые слова что капли браги,
Эпитеты, затмившие алмаз.

Их тонкое, изнеженное слово
Собой затмило мысль и канву
Движенья. Размышления не новы:
Кого они к свободе призовут?

Круши, ломай традиции и нравы,
Вноси своим искусством новый ритм,
Воздвигни сам себе фундамент славы
Из силы, грязи, снов и рваных рифм.

Запретов ты не видишь — и не надо — 
С молчания срываешься на крик — 
От смеха до восторга, до упада,
От леди N. — почти до Лили Брик.

Но всё вокруг тебя — утилитарность,
Ведущая к расплате всех расплат…
Поэт + пуля. Точка. Популярность.
Поэт + пуля. Точка. Плагиат.
 

  АСБАСТОС

Где-то там, вдали, дымился и догорал Асбастос,
Маленький городок на лоне природы.
Небо над ним улыбалось прекрасной
Улыбкою. А поэт вываливал оды
Любви на стол огромными кипами
И пытался доказать редактору (или
Издателю), как прекрасно они будут хриплыми
Читаться голосами. Архитектурной были
Постепенно наступал последний час:
Огромные дворцы и прекрасные замки
Покрывает плющ и виноград. И нас
Он покроет, когда в город войдут танки
Из соседней провинции. Тамошний король
Не очень-то жалует белый цвет.
«Зелёное!» — вот его любимый пароль — 
То листья клёнов, то защитный берет.
Покрывала природа мир толстым слоем почвы,
Неподвластным червям, грызунам и эрозии,
И на месте великанов-зданий поздней ночью
Появлялись сады, в которых росли розы,
Среди которых ненавязчиво и спокойно,
Точно из пены морской, поднималась Венера,
Которая счастливо улыбалась, и танки сдавались без боя,
Хотя вроде как собирались сражаться за веру,
Надежду, любовь и тихое поглощенье прогресса
Плесенью, мхом и травой пахучей,
Которая когда-нибудь станет лесом,
Который кто-то когда-нибудь назовёт «дремучий».
А Венера срывает розы и смотрит на травы,
Бессмертная, то есть юная и прекрасная богиня,
И что бы я не сказал, я всегда буду правым,
Потому что я знаю её настоящее имя.
 

  ЯЗЫЧЕСКИЕ БОГИ

Привет, языческие боги!
Вселенствуй, одноглазый Один!
Язви, хитрец-насмешник Локи!
Отныне вы навеки в моде!

Отныне верю я в Валгаллу,
Великих битв святое место!
Одной войны героем мало — 
И после смерти в перекрестном

Бою они опять сойдутся, 
Кромсая плоть своих собратьев,
А боги мрачно улыбнутся,
Поправив шёлк на тонких платьях.

Певучий голос трёх Валькирий
Залечит рубленые раны — 
И вновь сраженье. Жизнь в мире
Здесь невозможна. Поле брани

Не прекращает шевелиться:
Жестокий Один дело знает…
И только Риг с граалем-спицей
Кому-то веком вниз мигает.